– Это можно будет сделать вечером.

Я покачал головой:

– Не исключено, что вечер мы проведем совсем в другом месте.

Я ожидал вопросов, но их не последовало. Наташа, видимо, успешно осваивалась со спецификой журналистской деятельности такого рода. Неплохого работника я нанял. Немножко ее подучить, и…

Я ударил по тормозам. И вовремя. Отреагируй я на долю секунды медленнее – и тупорылый «КамАЗ» нокаутировал бы наш легонький седанчик крюком в правый бок, отшвырнул бы на глухой бетонный забор, тянувшийся справа.

– Ого! – только и пробормотала Наташа. – Не слабо.

– Ты не заметила, откуда он вывернул?

– По-моему, из того вон проезда – впереди, справа. Станешь догонять?

– Нет смысла. Он уже далеко. Жаль, я не заметил номер.

– Я заметила.

– Ты что же, не испугалась совсем?

– Еще как! Внутри все трясется.

– Ты молодец, – сказал я и поцеловал ее.

– Этим лучше заниматься в домашней обстановке, – заметила Наташа.

– Тонкое замечание. Ну что же, поехали. Думаю, сейчас они больше не станут рисковать.

– Интересно, кто это «они»?

– Если бы знать.

Я и в самом деле не знал. Хотя кое-какие новые подозрения начали уже складываться.

Но ведь обещано в суре «Совет», айяте сорок четвертом: «Ты увидишь, как их приведут туда поникшими от унижения, они будут смотреть, прикрывая взор».

Знать бы только – куда?

Как я и предполагал, больше нас в пути не тревожили, хотя наверняка мы не избежали наблюдения; да я и не старался скрыться, сейчас в этом не было бы никакого смысла. По этой же причине я оставил машину рядом с подъездом, втеревшись в узенькое пространство между пожилым «мерседесом» и cеребристым «ЗИЛ-эмиром», на котором, казалось, и лак еще не успел просохнуть. И Наталья, и я еще не пришли как следует в себя; тем не менее я не забыл на всякий случай осведомиться, какие машины стояли поблизости (марка, номер, особые приметы), и включить всю страховку, какая только была в моем распоряжении. Я испытывал такое ощущение, словно кто-то всерьез вознамерился помешать мне в работе; а если мое новое предположение, недавно возникшее, и уже не затрагивавшее Седова, в какой-то степени соответствовало действительности, то это было бы и вовсе глупо, но, отлично понимая это, я сейчас никак не мог помешать моим оппонентам добиваться того, что они поставили своей целью, я мог только уйти в глухую защиту, которая прикрывала бы теперь уже не только меня одного, но и Наташу, безо всякой вины виноватую. Если бы я мог представить себе, как будет поворачиваться дело, то, конечно же, не стал втягивать ее в эту игру. Все мы умны ретроспективно, да что толку. Во всяком случае, сейчас следовало каждый следующий шаг делать с наибольшей возможной осторожностью.

Я окончательно убедился в этом, когда, попросив Наташу держаться за моей спиной, знакомился с состоянием двери и ее страховки прежде, чем вложить ключ в замок и повернуть. Оказалось, что предосторожность не была излишней: тем, кто упорно стремился посетить Наташино жилье в наше отсутствие, почти совсем уже удалось справиться с подстраховкой; не хватило самой малости, чтобы отключить ее, а значит, в следующий раз это окажется им по силам. Похоже на то, что в обозримом будущем квартирка эта не сможет играть роль убежища, так что нужно найти другую крышу для нас обоих – и другое местечко, где можно будет сохранить материалы: уже полученные, и те, которые возникнут в дальнейшем.

Дела…

Впрочем, журналистика никогда не была делом безопасным, и всякий, у кого может возникнуть неразумное намерение посвятить себя этому ремеслу, должен прежде всего затвердить эту истину.

Плавно, на волосок перемещая ползунки настройки на карманном пульте, я привел страховку в нормальное состояние и только после этого отпер дверь. Внутри все было, похоже, в порядке; ну а на самом деле? Наивно думать, что в помещение можно проникнуть только через дверь, выходящую на лестничную клетку; на что же тогда балкон, окна, вентиляция? Пришлось потратить время на осмотр того и другого. Воистину, чем только не приходится заниматься репортеру в свободное время!

Заключение было более или менее утешительным: этим путем никто еще не воспользовался, быть может, потому что это вообще-то занятие для ночной смены – или же для солидной организации, маскирующейся под легальное учреждение, хотя бы занимающееся мойкой окон. Ну что же: значит, несколько часов оставалось еще в нашем распоряжении, но из этих часов нельзя было более терять впустую ни одной минуты.

Прежде всего я привел в рабочее состояние свою аппаратуру и набрал короткий номер. Мне ответили почти сразу:

– Реан.

– Доктор Ффауст.

– Введите пароль.

Я секунду колебался. Пароль перехватят, это ясно. Ну и черт с ними.

– После использования пароль отменяется, – предупредил я.

– Принято.

Я отстучал на клавишах пароль.

Прошло несколько секунд.

– Готовы.

– Передаю информацию.

– Пишется.

Я передал спрессованную в кратковременный пакет запись разговора с протоиереем отцом Николаем.

– Принято.

– Что для меня?

– Пишите. Большой текст.

– Готов.

Информацию для меня передали точно так же – на высокой скорости. Потом еще придется ее расшифровывать.

– Принял. Благодарю. Вопрос у меня. Как прошла изоляция?

Там помешкали – самую малость.

– Объект не возникал.

– Уверены? – на всякий случай переспросил я: новость оказалась неожиданной.

– Полностью.

Ах ты, Седов-Липсис! Неужели учуял? Не прийти на такое заманчивое свидание! Нехорошо… Но ничего не поделаешь – будем искать.

– Конец связи.

– Конец.

Так. Одно дело сделано, хорошо ли, плохо ли.

– Наташ!

Она ответила не сразу; была на кухне и наверняка что-то уже грызла. Наконец откликнулась:

– Ты что не идешь есть? Объявил голодовку?

Такого намерения у меня не было.

– А что дают?

– Бутерброды с паштетом. Соленая рыбка. Чай или кофе – на выбор. Хлеб черный.

– Кофе. Принято единогласно.

– А уже нолито. Стынет.

– Если нолито – бегу. А потом давай послушаем твою кассету – пока есть еще возможность. Если там будет такой же интересный рассказ, как на предыдущей.